Криптовалюты и блокчейн. Сценарии неизбежного будущего

Расстановка смысла: понятия и определения

В научной и околонаучной среде принято разграничивать понятия по содержанию и объему: пожалуй, с этого и начнем — это не сделает повествование скучным, но зато превратит его в понятный и интересный широкому читателю материал.

Читайте также:

ЦФА. Искусственные острова пора превращать в материк - РФФР

Итак, в обзоре, представленном Национальным институтом стандартов и технологий США (National Institute of Standards and Technology, NIST), блокчейны определяются как «распределенные цифровые реестры криптографически подписанных транзакций, сгруппированных в блоки». Сразу же скажу, что здесь скрылась ошибка: децентрализованные системы не равны распределенным, а блокчейны в массе своей относятся именно к первым, а не ко вторым. Скажем, майнинг внутри блокчейна биткоина — система децентрализованная, а вот уже полные ноды следует отнести к системе распределенной.

С другой стороны, ФРС определяет DLT так: «термин, который использовался в отрасли различными способами и поэтому не имеет единого определения. Поскольку существует широкий спектр возможных вариантов развертывания DLT… технология будет упоминаться как некоторая комбинация компонентов, включая одноранговые сети, распределенное хранение данных и криптографию, которая, помимо прочего, потенциально может изменить способ хранения, учета и передачи цифровых активов».

Такой подход приводит к тому, что DLT и blockchain уравниваются как синонимы, но это не так:

Для блокчейна важна не только децентрализация (как сказано, еще правильней говорить о совокупности децентрализованных (decentralized) и распределенных (distributed) систем), но и открытость, передача ценности посредством криптографии, а еще — анонимность (ее уровень — следующий вопрос, который заслуживает отдельной публикации). Итак, только наличие четырех перечисленных свой­ств делает децентрализованную систему блокчейном!

DLT же может обойтись одной децентрализацией и весьма условной: скажем, когда она создается внутри закрытого решения, где ноды принадлежат весьма ограниченному числу лиц/организаций и ни о каком open source продукте речи не идет.

Впрочем, есть попытки и иных подходов.

Часто можно встретить следующее соотношение DLT & blockchain-­решений (см. рис. 1^[1]). Но подобный подход плохо соотносится с действительностью. Во-первых, приватный блокчейн — оксюморон, потому что или блокчейн открыт, децентрализован и т. д., или… это не блокчейн. Во-вторых, блокчейн — не база данных (БД) точно.

Нет, если взять предельно широкое определение БД: «представленная в объективной форме совокупность самостоятельных материалов … систематизированных таким образом, чтобы эти материалы могли быть найдены и обработаны с помощью электронной вычислительной машины», — то, конечно, блокчейн можно назвать БД, но на этом — все. Как только начинаете на практике применять подобный подход, оказывается, что IPFS куда больше похожа на БД, чем блокчейн, а блокчейн — новая сущность, которая до 2008‑2009 гг. не имела аналогов. Подчеркну еще раз: большинство просто берет БД как категорию, то есть в предельно широком смысле, а затем приходит к понятию БД более привычному — в узком значении, и получается несуразица. Поэтому рекомендую избегать упрощений и отделить зерна от плевел на самой первой стадии.

Более правильным видится иное соотношение (см. рис. 2^[2]).

Блокчейн — приватный и публичный

А теперь давайте разберемся, зачем вообще нужна эта путаница с приватными и публичными блокчейнами? Во-первых, во время хайпа 2017‑2018 гг. стало модным называть компании, сервисы и прочее, используя блокчейн как некий триггер для увеличения капитализации, стоимости акций и прочих финансовых параметров. Дошло до того, что пришлось вмешаться регулятору. Так появился корпоративный «блокчейн», который и не блокчейн вовсе, и не всегда даже децентрализованный леджер.

Во-вторых, хотите того или нет, а может, индифферентны к происходящему, но криптовалюта была создана в противовес фиатным валютам в пике кризиса 2008 года, когда банковская система молниеносно схлопнулась. Так появились разного рода закрытые, проприетарные, частные, приватные и прочие «блокчейны», которые таковыми не являются и в принципе, и по определению, и по своей реализации.

Возможно, спор бы так и остался на уровне спора, если бы не два огромных «но»: а) китайская рейтинговая система на основе WeChat и банковских кредитов; б) цифровые валюты центральных банков (Central bank digital currency, CBDC).

Про «ужасы» первой рассказывать не буду — можно легко найти через поиск, а вот на втором феномене остановлюсь подробней, потому как в период с 2020 по 2022 г. CBDC будут внедряться по миру. Уже сегодня в этом списке (тех, кто в ­какой-то форме тестирует запуск CBDC): Австралия, Багамы, Бразилия, Гана, Гонконг, Израиль, Индия, Казахстан, Камбоджа, Канада, Китай, Литва, США, Таиланд, Турция, Финляндия, Франция, Чили, Швеция, Эстония, Южная Корея, Япония. Номинально сюда можно отнести и исследование Банка России «Есть ли будущее у цифровых валют центральных банков?» от 2019 года, а также работы ЦБ Германии и Венесуэлы. Но опять же стоит понимать, что речь идет о регуляторных песочницах, в которых теории больше, чем практики.

И здесь следует обозначить четыре важных аспекта:

• CBDC (Central bank digital currency — цифровые валюты центробанков) могут быть основаны не обязательно на распределенном / децентрализованном реестре: ярчайший пример — СБП в РФ.

• CBDC точно не имеют никакого отношения к криптовалютам, основанным на блокчейн-­решениях, хотя в ряде стран позиционируются именно так: криптовалюта (!) от ЦБ. Скажем, в Чили в 2018 году М. Марсель, глава ЦБ страны, утверждал, что CBDС не скоро явятся миру, но зато в 2017‑м заявлял, что «запуск цифровой валюты центрального банка (CBDC) может быть выгодным, однако для этого блокчейн не обязателен».

В этом направлении смешалось сразу несколько тенденций последних лет:

• Конкуренция старой (фиатной) и новой (криптовалютной) систем.

• Противостояние корпораций (ТНК) и государств как общественных институтов разных эпох: Starbucks, McDonald’s и Subway тестируют цифровой юань не хуже, чем популярная китайская сеть фастфудов Qing-­Feng Baozi; Илон Маск, Ричард Брэнсон и Джефф Безос фактически оккупировали некогда на 100% государственную отрасль — космическую, и т. д. Но особенно ярко противостояние заметно на примерах TON от Павла Дурова и Libra от Марка Цукерберга — проекты, которые похоронили заживо (наверняка для того, чтобы возродить аналогичные проекты по уже новым правилам от тех же ЦБ).

Доллар явно теряет позиции после кризиса 2007‑2009 гг., и CBDC в этом смысле — новый круг усиливающегося противостояния, где у главного бенефициара (Китая) появился реальный инструмент разрешения патовой ситуации, когда, с одной стороны, хочется завладеть миром, а с другой — просто так «убить» валюту ФРС не получается, потому что КНР и есть главный инвестор вечно растущего госдолга США.

Международные организации: Банк международных расчетов (BIS), МВФ и другие хотят оставаться востребованными (особенно после дискредитации ВОЗ и МВФ в период текущего кризиса 2018‑2022 гг., а также предыдущего). Недаром же OMFIF — официальный форум кредитно-­денежных и финансовых институтов — объявил о создании «собственного Института цифровых валют, цель которого — преодолеть разрыв между цифровыми валютами и традиционными банками», а Швеция намерена организовать подобный исследовательский институт на своей территории и буквально борется за это право.

Но главное — все стремятся оптимизировать транзакционные издержки разного порядка, как то: снизить операционные расходы; повысить скорость проведения операций; улучшить (оптимизировать) качество работ платежных систем за счет дальнейшей автоматизации процесса.

И да, не стоит забывать, что многие ЦБ мира в период пандемии COVID‑19 высказались резко негативно по наличным деньгам, хотя и не все это связали с переходом в цифровой мир: пример ЦБ РФ и ЦБ Китая.

И конечно же, все мечтают о едином рейтинге (как в Китае), где человек будет открыт с рождения, занесен в единый реестр и не сможет скрыться от уплаты налогов (которые, видимо, будут иметь тоже транзакционную природу: с каждого исходящего платежа — единый налог, и больше никаких) и т. д. (см. рис. 3^[3]). Вот только такой рейтинг — без принципов открытости, общественного контроля, сохранения конфиденциальности и т. п. — будет играть совсем не положительную роль.

Дивный новый мир? Скорее — повторение старых ошибок, потому что ни о каком блокчейне, как можно убедиться, речи не идет, о криптовалютах — тем более. Как отметил в свое время экономист Алекси Грим (консультант Банка Финляндии): «цифровые валюты центрального банка не предлагают экономике ничего нового,.. поскольку в такой системе есть центральный эмитент, то децентрализовать ее бессмысленно». Именно по этой причине эволюция отношения к CBDC даже со стороны банкиров происходит весьма дискретно и неоднозначно: скажем, в 2018 году зам. управляющего ЦБ Японии Масаёси Амамия указал на то, что его отношение к CBDC резко негативное; но в 2019 году представители этого же регулятора позицию сменили на противоположную. И нужно понимать, что Япония — первая страна в мире с законодательством о криптовалютах, которое в свое время дало рынку неплохие вливания.

Еще один несомненный (для государств) плюс отметил ­как-то главный исполнительный директор корпорации IBM Стенли Йонг: «Объединение систем денежных переводов банков с гибкими механизмами блокчейна, которые направлены на доставку всех видов товаров, производных и акций, позволит избавиться от тех рисков, с которыми финансовая система мира столкнулась в 2008 году», — а риски эти велики, особенно на перегретых рынках 2020 года!

Рынок за 10 лет в нескольких абзацах

Одна из задач настоящей публикации заключается в том, чтобы она стала своего рода сборником триггеров (тематических ссылок, материалов, мыслей и т. п.) для последующего обсуждения. И поэтому здесь очень важно хотя бы кратко рассмотреть успехи и проблемы блокчейн-­индустрии за прошедшие 10‑11 лет.

Начну с тезиса, озвученного выше: пожалуй, нет другого такого рынка, как блокчейн и криптовалюты, который получал бы столько необоснованной критики от ведущих аналитических и рейтинговых агентств, банков, обывателей и других групп. Скажем, распространенная фраза «это все уже было» не имеет ничего общего с реальной действительностью: с созданием интернета смогли отправлять сообщения, в том числе автоматически; но передача ценности без посредника-­субъекта стала возможной только после того, как Сатоши написал «Белую книгу Биткоина». Надо сказать, с него все и началось: даже продвинутые шифропанки и прочие специалисты по криптографии не всегда могли разглядеть потенциал криптовалюты № 1 (подробности — в письмах Сатоши).

Но за эти 10 с лишним лет биткоин и прочие криптоактивы смогли пройти сразу несколько стадий развития: от инструмента гиков к первым предпринимателям, а от них — к полноценному бизнесу; далее — к инновационному инвестированию (ICO/ITO/TGE/ILP/IEO/иные), хеджированию рисков, децентрализованным финансам (DeFi) и, наконец, приблизиться к стадии цифрового офшора (см. рис. 4^[4]).

Зачем именно нужны офшорные зоны, каково их положительное влияние на рынки и т. д. — не тема нынешнего разговора, но стоит признать следующий факт: для цифрового мира нужны цифровые наличные и цифровые же офшоры. И биткоин подходит для этого как нельзя кстати. По крайней мере он стал первым в этом направлении (и пока им остается).

Правда, чтобы понять всю соль фразы, стоит отойти от мифов, связанных с активом. Попробую предельно коротко и тезисно изложить заблуждения:

Криптовалюта связана исключительно с незаконными рынками? Нет. Достаточно посмотреть на исследования SWIFT (2020), Bitfury (2020), Elliptic (2020), ООН (2014‑2020), Управления по борьбе с наркотиками США (Drug Enforcement Administration, DEA — 2018) и др., чтобы в этом убедиться.

Весьма негативным считается опыт ICO (Initial Coin Offering) как способа привлечения средств. И дело даже не в том, что эту ложь легко развеять простым перечислениям сотен успешных продуктов, таких как: Brave, Tezos, EOS, Ethereum, Omg, Kolionovo, Waves, Storj, Sia, Kyber Network, Cosmos, Polkadot и прочих, но и в том, что все познается в сравнении, где VC-сегмент (венчурные инвестиции) и кредитование бизнеса по всем статьям ICO проиграли (подробности — по ссылке). Поэтому столько злости, ненависти и черного пиара, который не имеет ничего общего с фактами и цифрами.

Криптовалюты/блокчейн никому не нужны? Пожалуй, это самый распространенный миф после «криптозимы» 2018 года. Нет, это не так: во‑первых, криптовалюты стали хеджирующим инструментом для тех стран, где инфляция бьет новые рекорды: Аргентина, Беларусь, Венесуэла, Нигерия и множество других, включая, например, Индию (как-никак она скоро станет страной № 1 по численности населения). Если ­кто-то сомневается, что доступ к банковским услугам во всем мире до сих пор не имеют миллионы людей, — рекомендую почитать отчеты Всемирного банка, а равно и «Value Web», где автор подробно рассказал о решениях еще в далеком 2014 году, и не ­где-нибудь, а в Афганистане, который и по сей день остается страной закрытой и проблемной. Наконец, можно посмотреть на анализ патентов по блокчейн-­решениям или просто оценить список владеющих ими компаний: IBM, Facebook, Google, Alibaba, ВЭБ, Microsoft (особенно рекомендую изучить интеграции с Azure), WallMart, S7 и др. При этом число отраслей, которые оптимизируются с помощью этой технологии, только растет: энергетика (Grid+ и другие); ритейл (Wallmart и последователи); авиа- и прочие перевозки (S7 и прочие); про банки и финансовые учреждения даже говорить не стоит. Достаточно отметить, что «непримиримые враги» криптовалют — JP Morgan & Goldman Sachs — сами к 2020 году внедрились в крипторынок, пусть и разными схемами. Всего же можно набрать несколько десятков перспективных направлений, к которым привыкнем в ближайшие 5‑10 лет не меньше, чем к платежным картам или финтех-­стартапам типа Revolut.

Выражусь еще проще: каждый раз, когда рынок сей хоронят, он возрождается из пепла с еще большим потенциалом: «антихрупкость» вшита в него как априорное свой­ство. Так было в 2012, 2014, 2018 годах и, наверное, будет дальше. Почему? Потому что пока регуляторы разбирались с криптовалютами, появились токены, а с ними и ICO; пока делали выводы по первичному размещению цифровых активов — изменилась форма процесса, и появились ILP/DAICO/IEO; затем рынок породил целый хайп стейблкоинов, а за ними — спрос на (D/L)PoS системы и DeFi (не только стейкинг, но и B2B-кредитование и др.): форма последних мне крайне не нравится, но меньше их от этого не стало.

Мифов можно насобирать и еще, как и их опровержений, но так или иначе очевидно следующее:

Криптовалюта как неизбежное следствие открытых блокчейн-­решений (по существу — защита от DDoS) создала альтернативный мир финансов, который имеет как минимум три очевидных преимущества:

Быстрые и дешевые международные переводы (если думаете иначе — попробуйте перекинуть 1,3 млрд. долл. США через банк за считаные центы/доллары комиссии в течение 10 минут).

Свобода от KYC/AML мер как архаизма и переход от субъектной к транзакционной репутации: о том, почему это не делает рынок «черным», см. выше. Да, свобода относительна, но ее сильно больше, чем в классическом мире финансов.

Главное — сохранение ценности: 1 биткоин = 1 биткоин. Это новая единица измерения, которая может быть выражена через золото, доллар и что угодно, но имеет ценность сама по себе: став активом для инвестиций № 1 за прошедшие 10 лет; сыграв роль хеджирующего инструмента в разных кризисах, будь то Кипр 2012‑2013 гг., РФ 2014‑2020 гг., Аргентина 2019‑2020 гг., Турция 2018 г. или глобальный кризис 2018‑2022 гг. в целом.

Блокчейн — уникальный инструмент, который работает в недоверенной среде и ценность которого заключается в том, что он решает так называемую задачу византийских генералов, переводя экономику вновь к математическим, а не субъективистским началам: из-за последних множество людей уже потеряло жилье, деньги и работу в целом ряде стран, от Исландии до США, от РФ до Грузии в период кризиса 2008 г. И этот момент заслуживает подробного анализа в отдельной публикации.

Наконец, прогресс можно отрицать, не принимать или не замечать, но он неизбежно наступит: те, кто не захотел с ламповых компьютеров переходить на транзисторные, отстали потом и в области смартфонов, и в IoT, и в строительстве умных домов/городов и прочего. Именно поэтому к 2020 году главными инвесторами в криптоиндустрию стали банки, институционалы (пенсионные и хедж-фонды, профессиональные инвесторы, венчурный капитал и т. д.), а порой и государство.

Но и это не конец. Скорее — общедоступный генезис.

Кратко о прогнозах

Прогнозы — дело неблагодарное: с одной стороны, если их не зафиксируешь, получишь ситуацию, когда на очевидные свершения/тенденции ссылаться будет крайне сложно (обыватель всегда скажет: «а чем докажешь?»). С другой — если сделаешь, проблемы станут трижды увеличенными: сначала тебя заставят обосновать доводы; затем будут пытаться эти доводы всячески оспорить, а дальше — начнется или переход к субъективизму, или акцентирование на аспектах совершенно иного рода и толка, лишь бы скрыть очевидное.

И все же ряд моментов я отмечу:

После кризиса 2018‑2022 гг. криптовалюта станет именно своего рода полноценной офшорной зоной: недаром Швейцария, Эстония, Япония, Багамы, Мэн и другие обратились именно к ней, поскольку ФАТФ классическим офшорам места просто не оставила.

В этот же период произойдет резкая эскалация по географии: уверен, что майнинговые фермы в Антарктиде — вопрос времени, а не желания или объективных факторов иного рода. Здесь соединятся и тенденция к цифровизации из-за нынешней политики изоляции, и рост запросов к реализации Web 3.0 концепта, и все те же проблемы централизованных финансов, и, конечно же, запрос на свободу выражения, который так хорошо заметен в 2019‑2020 гг. на примерах Гонконга, Чили, США, Беларуси и других регионов.

Внедрение блокчейн-­решений приведет к следующему шагу — созданию полноценных аватаров внецифрового (офлайн) мира, а с тем — к транзакционной модели, где неизбежно придется уравнять AI (что бы под ним ни понималось), человека, умных и не очень устройств и т. д., дабы все сети (мэш-динамические, IoT, интернет, IPFS-ноды вне интернета и прочие) стали действительно зачином для ноосферы: причем в аспекте сугубо практическом, а не только философском.

Соответственно сетевой эффект (или его разновидности: как закон Меткалфа) будет иметь значение не меньшее, чем закон спроса-­предложения или E=mc2. Впрочем, как именно он будет выражен — вопрос отдельный.

За это время (3‑5‑7‑10 лет) необходимо будет решить множество проблем: создать настоящий, а не хайповый рынок децентрализованных финансов; установить правила валидации и прочие, связанные с безопасностью (L/D)PoS-систем; закрыть вопросы майнинга первого-­второго-третьего уровня и перейти к майнингу 4.0 (за счет деяний SaO — субъектов/объектов); настроить шлюзы между децентрализованными, распределенными и централизованными системами; усилить переход от электоральной (демократической) к консенсусной (анархической) модели организации, используя принципы бирюзовых организаций и прочих P2P-сообществ, и т. д.

Впрочем, можно пойти еще дальше и увидеть, что ближайшие 1‑3 года интеграция DEX (децентрализованных бирж на основе ликвидности или прямых сделок) и DAO (децентрализованных автономных организаций: хороший пример — VIZ) усилится и приведет к созданию единой сети, основанной на блокчейн-­решениях разного порядка (будь то простые атомарные свопы или мультиблокчейны нового формата, как Polkadot и Cosmos), а значит, можно будет создавать фактически неограниченное число финансовых, социальных, культурных и прочих миров, связанных меж собой за счет стандартизации на низких уровнях и абсолютно непохожих на этапе представления (будет ли это Dapps — децентрализованные приложения, или же App — уже не столь важно).

P. S. Автор публикации прекрасно понимает, сколь амбициозно и даже революционно могут звучать приведенные им тезисы, но все же попробуйте хотя бы попробовать без предубеждения отнестись к детищу уже десятков миллионов людей, и, возможно, будущее станет к вам ближе!