Гарегин Тосунян, АРБ: «Монополизм разрушителен во всем, включая банковскую систему»

ПЛАС: Гарегин Ашотович, 2 апреля проходит очередной Съезд Ассоциации российских банков, который станет отчетно-выборным. С какими итогами к нему подходит АРБ? Уже сейчас ряд экспертов заявляют, что от 2024 года не стоит ждать выдающихся результатов. Ваша оценка финансовых результатов банковской системы в целом на сегодня и прогноз до конца года? Какие из них, на ваш взгляд, можно назвать наиболее показательными?

Г. Тосунян: Оценивать российскую банковскую систему следует с двух ракурсов. За последние несколько лет и АРБ, и банки в целом, и регулятор сделали очень многое. Это позволило банковскому сектору остаться на плаву в крайне сложный для всех нас период. С другой стороны, трезво анализируя положение, в котором сегодня находится наша банковская система, необходимо признаться – ситуация чрезмерного оптимизма не вызывает. Надо отметить, насколько достойно российская банковская система выдержала 2022 и 2023 годы. При такой мощнейшей экономической и геополитической атаке крайне негативные ожидания были очень высоки. И в том, что они не сбылись, я вижу огромную заслугу и наших банков, и регулятора, и государства в целом. Поэтому я считаю, что нет причин ни для того, чтобы посыпать голову пеплом, ни для того, чтобы слишком хвастаться результатами. Да, в течение пяти лет мы пережили и пандемию, и беспрецедентное усиление санкционного давления. Однако я больше склонен самокритично оценивать то, что зависело только от нас самих, но делалось не лучшим образом, чего можно (и нужно) было не допустить, и то, над чем необходимо продолжать работать. И здесь на первый план выходит проблема здоровой конкуренции на рынке банковских услуг. У нее две составляющие: вопрос избыточной концентрации объемов бизнеса и клиентов в руках нескольких отдельных игроков, а также территориальный аспект. Несмотря на то, что мы в набат бьем уже сколько лет, поле банковских услуг в регионах продолжает «иссыхать». В конечном итоге это ведет к «иссушению» малого и среднего бизнеса. Более того – ведет к серьезной «региональной деградации».

На первый план выходит проблема здоровой конкуренции на рынке банковских услуг. У нее две составляющие: вопрос избыточной концентрации объемов бизнеса и клиентов в руках нескольких отдельных игроков, а также территориальный аспект.

ПЛАС: События двух последних лет показали ошибочность стратегии резкого сокращения института региональных частных банков, в т. ч. малых кредитных организаций. Ваше мнение – к чему ведет в действительности этот курс? Можно ли в текущей ситуации как-то смягчить его последствия, если да, то каким образом?

Г. Тосунян: Любое серьезное расслоение – уже само по себе очень сильный разрушительный фактор. А мы наблюдаем сегодня расслоение и в доходах населения, и в доходах регионов, и в доходах отдельных банков, т. е. в самой банковской системе. Например, прошлый год действительно ознаменовался рекордной прибылью в банковском секторе. Но заявляя о том, что мы побили некий рекорд, не стоит забывать о деталях. Во-первых, свой вклад внесли инфляция и девальвация. А во-вторых, давайте посмотрим на структуру этой прибыли с точки зрения вопроса: «А кто конкретно заработал ее львиную долю?». На мой взгляд – расслоение налицо. Его причины абсолютно прозрачны – активное участие государства в банковском бизнесе в лице нескольких крупнейших банков. Моя позиция по этому поводу неизменна – у государства должны быть иные источники этой самой прибыли. Оно должно существовать за счет сбора налогов, за счет добычи природных ресурсов и т. п., но никак не за счет интеграции в банковскую систему. Один из результатов такого подхода – высокие ставки по кредитам, заставляющие население страны выплачивать неподъемные двузначные проценты. Которые, собственно, и становятся источниками высокой прибыли государства на рынке банковских услуг. Согласитесь, здравого смысла здесь мало. В госмонополиях высокие тарифы также приводят к инфляции, но наша банковская система не является госмонополией. И когда в банке участвует государство, и банк обеспечивает себе рекордную прибыль, это показывает лишь одно – значит, мы до сих пор не достучались до здравого смысла.

В 2017 году, когда на очередном съезде АРБ мы поставили вопрос о недопустимости такой высокой концентрации бизнеса в руках единичных банков и о нарушении правил конкуренции, группа крупнейших участников рынка объявила о выходе из нашей Ассоциации. Просто потому, что мы назвали вещи своими именами. Что происходит, когда в российских регионах за каких-нибудь пять лет в разы падает количество региональных банков? Прежде всего повышаются ставки и тарифы на обслуживание, и местный бизнес первым начинает чувствовать происходящее на себе, причем очень быстро. Принято считать, что в этом нет ничего страшного – ведь на место закрытых региональных банков приходят филиалы банков первого эшелона. Но это мнение глубоко ошибочно – такой филиал работает в режиме конвейера. Тогда как подход региональных банков к обслуживанию своих клиентов традиционно отличается «бутиковым» характером. Они работают с местными МСБ индивидуально, хорошо понимая реальные потребности и возможности своих клиентов. Нетрудно догадаться, что в результате подмены уходящих с рынка регионалов филиалами банков первого эшелона бизнес, и особенно МСБ, теряет возможность финансироваться на приемлемых для себя условиях, т. е. на тех, которые могли предложить региональные банки.

ПЛАС: Приходилось сталкиваться с мнением, что укрупнение банковского рынка преследует сразу две цели – с одной стороны, сотню банков легче регулировать, чем, например, тысячу. А с другой – на фоне продвижения государством инвестиционноемких инфраструктурных проектов национального масштаба оно было заинтересовано оставить на рынке только игроков с крупным капиталом, способных поддерживать новые инициативы рублем. Насколько вам видятся справедливыми такие предположения?

Г. Тосунян: Начнем с того, что банки должны быть нужны не регулятору, а рынку, экономике и обществу. Поэтому не государство должно определять, кто нужен. Этим должно заниматься цивилизованное общество, реализуя свою потребность в банковском обслуживании, включая кредитование, расчеты и т. п., а также самые инновационные сервисы. Государство же должно создавать условия для того, чтобы клиент имел банковские услуги по доступным ему процентам, а банки обладали доступом к ресурсам на внедрение новых технологий и свое развитие с учетом современных возможностей. А если государство делает так, что отдельные близкие ему участники рынка получают дешевые ресурсы просто в силу своего привилегированного положения, то это всего лишь еще один метод устранения с рынка банков второго и третьего эшелонов в угоду крупным. Да, крупные банки не против такой политики – мол, пусть остальные уходят, мы обслужим их клиентов сами и не хуже. При этом они сильно лукавят – когда тот же малый бизнес приходит в банк, который работает в основном с крупным клиентом, его не видят в упор. И в итоге навязывают высокие ставки и неподъемные тарифы. Но кто сказал, что нам нужны только гипермаркеты, будь то финансовое обслуживание или торговая розница? Экономика должна быть многоуровневая и диверсифицированная, в том числе территориально. Сколько тех же мегаполисов мы можем создать – пять? Восемь? По масштабам российской территории это капля в море. Именно поэтому уже на расстоянии 200 километров от Москвы у нас и по сей день встречаются деревенские школы с «удобствами» на улице. Такой подход к развитию просто недопустим! Сколько нужно банков современному бизнесу и обществу? Думаю, что много, причем очень разных. Достаточно обратиться к мировому опыту. Да, число кредитных организаций сокращалось в большинстве развитых стран. Однако в США сегодня работают порядка пяти тысяч банков, в Германии насчитывается около 2–2,5 тыс. банков, а во Франции действуют более 300 банковских структур. Почему в таком случае в России с ее масштабами их должно быть меньше? Численность аппаратов центральных банков во всех этих странах куда скромнее, чем в Банке России… При этом вы не встретите коммерческие банки с участием госкапитала ни в США, ни в Канаде, ни в Великобритании – во всех развитых странах это сугубо частный сектор. В том числе нет их и в большинстве постсоветских стран.

ПЛАС: Перейдем к теме цифровых технологий и инфраструктурных проектов. Каковы выгоды экономики от внедрения цифрового рубля? Влияние этой инициативы на банковский сектор? На торговый ритейл? На потребительский опыт?

Г. Тосунян: Цифровой рубль, как и цифровые валюты центральных банков (ЦВЦБ) в целом, – это в определенной степени вполне справедливая реакция ЦБ на развитие рынка криптовалют. Криптовалюта же в моем представлении – это, в свою очередь, обратная реакция свободного рынка на избыточное регулирование в финансовой сфере со стороны регуляторов. Попытка уйти в некую зону, где они не будут подвержены давлению со стороны регулирующих органов. Это неизбежно, потому что диалектику никто не отменял, и если вы начинаете чрезмерно регулировать какую-то сферу, возникает теневой сегмент. Напротив, если либерализуете тот или иной сектор, его участники начинают возвращаться из тени в легальную экономику. На этом фоне центральные банки придумали способ противодействия этому давлению со стороны «альтернативного» им рынка криптовалют. Используя те же современные технологии, они начинают создавать собственную цифровую валюту, которая будет иметь ряд преимуществ. Последние позволят населению вести расчеты проще, дешевле и безопаснее. Второе преимущество ЦВЦБ заключается в том, что в этих средствах, в отличие от того же биткоина, можно быть уверенным – они не обесценятся внезапно, поскольку ЦБ обанкротиться не может. (Если только вместе с государством. Но это России, слава Богу, не грозит ни сейчас, ни в будущем, даже в условиях беспрецедентного геополитического давления!) Третье преимущество актуально для самого государства – оно получает возможность отслеживать движение бюджетных средств, которые теперь сложнее будет использовать не по назначению. Обычно опасения по поводу внедрения того же цифрового рубля связывают как раз с якобы усиливающейся слежкой за пользователями со стороны государства. Однако в этом нет ничего страшного, поскольку все мы и так находимся под его контролем. Другое дело, что, вынимая из банковского оборота средства и перекладывая их в кошельки цифрового рубля в ЦБ, мы увеличиваем риск обескровить банковскую систему. Сокращение ресурсов в обороте коммерческих банков может приводить к удорожанию кредитов со всеми вытекающими. Иными словами, цифровой рубль никак не будет способствовать усилению борьбы за доступность кредитов и развитие этого рынка. Более того, в наших условиях есть высокая вероятность того, что этим поспешат воспользоваться те же монополисты. Также нельзя исключать, что на каком-то этапе государство введет комиссию за обслуживание в цифровом рубле…

ПЛАС: Перейдем к еще одному вопросу, актуальность которого, к сожалению, только растет. Большинство мер, направленных на предотвращение мошенничества, в первую очередь с помощью так называемой социальной инженерии (но и не только), пока не дают какого-либо по-настоящему знакового, переломного эффекта. В чем причины?

Г. Тосунян: Да, ситуация не радует, однако есть и позитивные моменты – сегодня это одна из немногих тем, вокруг которой рынок, государство и общество максимально консолидированы. В последние годы практически ко всем пришло понимание – в одиночку противостоять преступникам не получится ни у кого. Со своей стороны наша Ассоциация понимала это всегда. Неслучайно мы изначально стремились консолидировать на этой теме участников рынка. Здесь можно вспомнить и выделение проблемы безопасности платежей в отдельную конференцию, много лет проводимую под Магнитогорском. Несмотря на то, что в последние годы мероприятие поменяло формат и организатора в лице ЦБ, оно по-прежнему собирает массу профессионалов, поскольку остается по-настоящему актуальным.

ПЛАС: Возможно, Госдума все же опоздала с принятием закона о дропперах? Хотя Сбер, скорее всего, уже можно и нужно поздравить с тем, как последовательно и целенаправленно он ведет эту работу, обеспечив озабоченность нашего законодателя, которая в итоге вылилась в соответствующий закон?

Г. Тосунян: Борьба с дропперами – это очень непростой комплексный процесс. То, что Госдума обращает на эту проблему внимание, уже само по себе хорошо и правильно. Очень важно для начала хотя бы зафиксировать проблему. Другое дело – не стоит ждать, что принятый закон станет панацеей. Гораздо больше мы сможем добиться через последовательную и эффективную пропаганду, через разъяснения, через работу непосредственно с банковской клиентурой с буквальным разжевыванием того, что делать можно, а чего – категорически нельзя. Это гораздо важнее. Дело в том, что в случае с дропперством людей в большинстве случаев исподволь вовлекают в преступный бизнес. Сначала студенту предлагают за 5000 рублей оформить на себя кредитную карту, а в скором времени он может незаметно для себя стать соучастником серьезного преступления, вплоть до финансирования терроризма. Поэтому у преступников в первую очередь надо отнять саму возможность оболванивания обывателей. Надо внушить потребителям простую мысль: финансовый рынок – это территория очень ответственного отношения и поведения. И если вы хоть немного недопонимаете, что делаете, если вам кажется, что вам преподнесли некий подарок, в 100% случаев это обыкновенная преступная «мышеловка» с самыми непредсказуемыми последствиями. Кстати, первый шаг к такому осознанию – внесение изменений в терминологию. Так, действия преступников важно называть не «социальной» инженерией, как это до сих пор общепринято, а именно «криминальной». Потому что ключевым словом здесь является «преступление», и термин должен об этом всякий раз напоминать.

ПЛАС: Как вы оцениваете действительно массовое распространение ИИ мирового масштаба, которое на фоне своего бесспорного позитива участвует в решении важнейших задач современности? Согласны ли вы с утверждением ряда экспертов мирового уровня, которые на фоне дальнейшего накачивания Западом финансовыми ресурсами направления ИИ аргументированно предсказывают этому явлению катастрофическое будущее, аналогичное истории 2001 года с доткомами?

Г. Тосунян: ИИ – очень мощный инструмент, которым можно пользоваться и в банковской сфере, и в управлении государством, и частным домом, и в целом ряде других сфер. Данную технологию можно использовать во благо, а можно – во зло. Поэтому я могу согласиться с тем, что ИИ может кем-то использоваться в своих интересах и во вред всему остальному человечеству. С другой стороны, тот, кто сможет занять первенство в развитии ИИ, будет опережать в конкурентной борьбе тех, кто к этому будет относиться менее серьезно. Также я совершенно не разделяю точку зрения, которая предполагает, что искусственный интеллект со временем сможет победить естественный интеллект. Как бы эффективно машина ни играла в шахматы, просчитывая одновременно миллиарды операций, все равно задачу и программу ей задает человек. Поэтому в глобальных вопросах ИИ опасаться не стоит. А вот использование искусственного интеллекта мошенниками в дипфейках, бизнесом – в конкурентной борьбе говорит о том, что я должен владеть этими технологиями в достаточной степени, чтобы успешно противодействовать им. Отдельного внимания требует применение ИИ в разработке новых систем вооружения и, что самое опасное, в управлении современным оружием в критических условиях, где человек уже не способен самостоятельно реагировать и принимать важнейшие решения с требуемой оперативностью. Элементом проекции искусственного интеллекта являются, например, новые формы ведения банковских дистанционных операций, идентификации, скоринга с использованием критического количества данных, осуществления быстрых расчетов, многих других важных процессов, в том числе формирования текстов, изменения системы образования и т. п. Конечно же, при этом ИИ, как любое популярное направление, представляет собой и прекрасное поле для различного рода спекуляций, но он действительно способен менять мир в лучшую сторону.

ПЛАС: Что бы вы хотели посоветовать нашим читателям и участникам рынка в целом в нынешней непростой ситуации?

Г. Тосунян: В заключение нашей беседы я хотел бы подчеркнуть, что для меня очень важны вопросы здоровья общества. Это один из наиболее актуальных аспектов, который во многом сводится к социально-психологической, а не только экономической проблематике. Три года назад был создан «Институт доверия, достоинства и права», стратегическая миссия которого – формировать в обществе атмосферу доверия. Сегодня у нас слишком много недоверия во всех сферах общественных отношений, очень много взаимных претензий и населения к властям, и представителей власти – друг к другу, и власти – к обществу, бизнесу, в том числе к банкам. В этой ситуации необходимо настраивать общество на взаимное доверие, на взаимоуважение. Это делается только путем открытости, путем выстраивания здоровой конкуренции, которая экономически обеспечивает минимизацию затрат и максимизацию качества. Когда у вас есть возможность выбора и вы знаете, что это действительно именно ваш выбор, вы стараетесь быть более открытым, поскольку аналогичный выбор окружающие делают в отношении вас и вашего бизнеса. В особенности в банковском бизнесе, где фактор доверия является ключевым. Именно поэтому из области ядерной физики я в свое время сдрейфовал в сферу права, а из права теперь дрейфую в область социальной психологии и философии. В банковской сфере, на первый взгляд предельно материальной, я работаю уже 35 лет. В результате я пришел к выводу: несмотря на важность, полезность и актуальность банковской деятельности, сегодня гораздо больше энергии и ресурсов для развития общества может обеспечить именно социально-психологическая сфера. 

Читайте также:

Tenge Bank: «Главными приоритетами остаются цифровизация и улучшение клиентского опыта»